Александр Иванович Целиков: Биография и деятельность
Александр Иванович Целиков (20 апреля 1904, Москва — 28 октября 1984, Москва) — выдающийся советский учёный-металлург и конструктор прокатных станов и металлургических агрегатов. Выпускник МВТУ имени Н. Э. Баумана (1928) по специальности инженер-механик с уклоном на прокатные станы. Начинал трудовую деятельность с 1925 года конструктором в бюро «Стальпроект», на заводах «Серп и Молот» и Ижевском заводе. С 1935 года работал в высших учебных заведениях, с 1949 года был профессором МВТУ имени Н. Э. Баумана и заведующим кафедрой «Машины и технология прокатки и волочения».
Вклад в науку и металлургическое машиностроение
Целиков разработал теорию прокатки металла и методы расчёта прокатных станов, что способствовало значительному технологическому прогрессу в металлургическом производстве. Под его руководством и при участии были созданы и внедрены в промышленность уникальные прокатные станы и агрегаты, включая блюминги, непрерывные трубопрокатные и трубосварочные станы, а также штамповочные прессы с усилием до 735 Мн. Он создал новые технологии совмещения непрерывного литья металлов с прокаткой и сварки труб с прокаткой, а также принципиально новые процессы прокатки сложных профилей, осей, зубчатых колёс и других важнейших машиностроительных изделий.
Научные труды Целикова стали фундаментальными для подготовки нескольких поколений инженеров в металлургическом машиностроении. Среди его наиболее известных работ — «Расчет и конструирование прокатных машин-орудий» (1938), учебники по теории прокатки, конструкции прокатных станов и металлургическому оборудованию.
Руководящая и научно-организационная деятельность
В 1945–1959 годах Целиков возглавлял Центральное конструкторское бюро металлургического машиностроения, а с 1959 года — стал директором Всесоюзного научно-исследовательского и проектно-конструкторского института металлургического машиностроения (ВНИИМЕТМАШ), созданного по его инициативе. Под его руководством институт вырос в ведущую научно-производственную организацию области металлургического машиностроения, которая получила его имя после смерти академика.
Звания, награды и память
Академик АН СССР с 1964 года, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и нескольких Сталинских премий, обладатель Золотой медали им. М. В. Ломоносова АН СССР (1974). Был награждён орденами Ленина и другими государственными наградами. В его честь учреждены стипендии и установлены мемориальные доски, а также памятник на могиле в Москве. ВНИИМЕТМАШ носит имя Александр Иванович Целикова.
Важные факты из биографии:
- Александр Иванович Целиков начал работать конструктором уже в студенческие годы, ещё в 1925 году, одновременно с учёбой в Московском государственном техническом университете им. Н. Э. Баумана. В молодом возрасте он проектировал металлургические печи и прокатные станы, что дало ему практический опыт, который позже лёг в основу его докторской диссертации и последующей научной деятельности.
- Целиков был основателем кафедры «Машины и технология прокатки и волочения» в МВТУ им. Баумана, которой руководил более 35 лет — с 1949 по 1984 год. Это сделало его одним из ключевых педагогов и организаторов научной школы по конструированию металлургического оборудования в СССР.
- Под руководством и при участии Целикова были созданы и внедрены в металлургическую промышленность уникальные прокатные станы и агрегаты, такие как блюминги и непрерывные трубопрокатные станы, а также штамповочные прессы с усилием 735 МН. Он также разработал новые технологические процессы, например, совмещение непрерывного литья металлов с прокаткой и сварки труб с прокаткой, что значительно повысило эффективность производства.
- За свою полувековую творческую деятельность А. И. Целиков опубликовал 36 монографий, свыше 500 статей, вместе с соавторами ему выдано 226 авторских свидетельств на изобретения.
Александр Иванович Целиков — крупнейший советский учёный и организатор металлургического машиностроения, признанный создатель научной школы по теории и конструкции прокатных станов с весомым практическим вкладом в металлургическое производство и промышленность СССР.
Истории из жизни Александра Ивановича Целикова
История 1
Дело было в Мценске. Город, как известно, славится кружевами и духовными скрепами. Мы же приехали за скрепами стальными. Возглавлял наш неунывающий десант Александр Иванович Целиков — патриарх прокатного дела, мужчина с усами, в которых увязло не меньше теорий, чем в его знаменитых учебниках.
Его сопровождали два светила, два полушария одного великого мозга. Владислав Архипов — гений, видевший в стали стройные ряды дислокаций, и Даниил Дорохов — виртуоз, объяснявший эти дислокации так, что хотелось плакать от умиления. Они пребывали в сложных, наукоёмких отношениях.
Их встретил главный металлург завода Дмитрий Тараев. Он вышел из цеха, и показалось, что из-под его расстёгнутой спецовки пахнет не озоном и окалиной, а дорогим коньяком и неразменной мужской уверенностью. Он был другом Архипова, что не мешало им спорить, как голодным волкам над тушей сайгака.
— Влад, — сказал Тараев, хлопая Архипова по плечу так, что тот чуть не врос в асфальт. — Опять везешь свою демократичную теорию в наши суровые цеха? У нас тут, знаешь ли, не кабинетный эксперимент. У нас тут всё как в жизни: жарко, шумно и требуется определённая твёрдость.
Архипов покраснел и что-то пробормотал о граничных условиях. Дорохов, улыбаясь, наблюдал за ними, как добрый дядя на детской свадьбе.
Целиков, тем временем, уже вёл студентов к стану. Раскалённая болванка, извиваясь в валах, напоминала нечто первобытное и сладострастное. Она шипела, издавала влажные вздохи и покорно принимала ту форму, которую ей навязывали стальные мускулы машины.
— Обратите внимание, — сказал Целиков, и его усы трепетали от волнения. — Пластическая деформация. Преодоление предела текучести. Вам это о чём-нибудь говорит?
Одну из студенток, хорошенькую блондинку с кафедры МТ-10, это говорило о многом. Она смотрела на раскалённый металл, а потом на Тараева, который стоял, подбоченясь, и его мощный силуэт на фоне дьявольского горна выглядел крайне внушительно.
— Чтобы металл стал податливым, — вкрадчиво сказал Тараев, подходя к ней, — его нужно как следует разогреть. До нужной кондиции. И тогда он позволяет делать с собой практически всё. Правда, Влад? — он подмигнул Архипову.
Тот снова покраснел и начал говорить о рекристаллизации, но голос его дрожал.
Дорохов, желая спасти коллегу, вступил в игру:
—Дима прав, — сказал он. — Но важно не перегреть. Иначе вместо прочной структуры получится пережог. Хрупкость. Разочарование. Понимаете? Всё как в жизни. Нужна мера.
Тараев засмеялся громко и бархатно.
—Даниил, ты как всегда о высоком. А я о простом. Видишь валки? Сближаются. Наращивается давление. Металл течёт… Главное — правильная степень обжатия.
Блондинка закашлялась. Было непонятно, то ли от дыма, то ли от нахлынувших чувств.
Экскурсия продолжилась. Разговоры о гидравлике и настройке клетей звучали на удивление двусмысленно. Фразы «повысить жесткость станины», «цикл удлинения», «глубокая вытяжка» висели в воздухе, плотно замешанном на промышленной саже и немой истерии.
В конце, провожая нас, Тараев пожал руку Целикову.
—Александр Иванович, всегда рады. Ваши мальчики… и девочки, — он бросил взгляд на блондинку, — произвели впечатление. Надеюсь, и мы их чему-то научили.
— Научили, — пробормотала блондинка. — О, да…
Мы сели в автобус. Студенты молчали, переваривая увиденное. Целиков смотрел в окно на уходящие трубы «Мценскпроката».
—Ну что, — спросил он риторически. — Понравилось? Прокатка — это ведь не только физика. Это и психология. И даже, я бы сказал, поэзия.
Блондинка вздохнула так, будто её обжали в последней клети.
А я подумал, что сталь, конечно, вещь серьёзная. Но ничто не вызывает в человеке такого священного трепета, как удачное сочетание могучего стана и главного металлурга, который знает, как с ним обращаться.
В конце, провожая нас, Тараев пожал руку Целикову.
—Александр Иванович, всегда рады. Ваши мальчики… и девочки, — он бросил взгляд на блондинку, — произвели впечатление. Надеюсь, и мы их чему-то научили.
— Научили, — пробормотала блондинка. — О, да…
Мы сели в автобус. Студенты молчали, переваривая увиденное. Целиков смотрел в окно на уходящие трубы «Мценскпроката».
—Ну что, — спросил он риторически. — Понравилось? Прокатка — это ведь не только физика. Это и психология. И даже, я бы сказал, поэзия.
Блондинка вздохнула так, будто её обжали в последней клети.
А я подумал, что сталь, конечно, вещь серьёзная. Но ничто не вызывает в человеке такого священного трепета, как удачное сочетание могучего стана и главного металлурга, который знает, как с ним обращаться.
История 2
А вот и дошли они до самого сердца завода! До святая святых! До места, куда даже мысль не проникает, а только чистое советское, а теперь и российское, ноу-хау!
И ведёт нас туда сам Тараев. Открывает дверь. А за дверью — не комната, а целый храм! Чистота, как в операционной. И стоит там... нет, не стан... а нечто! Гора валков! Двадцать штук! Один на другом, как матрёшка из стали и гения!
И работает за этим чудом человек. Яков. Просто Яков. Руки у него золотые, а взгляд — точный, как лазер. Он и есть тот самый волшебник, который из куска метала делает... ничего! Тоньше не бывает! Семь микрон! Это в десять раз тоньше волоса! Вы только вдумайтесь!
А металл-то какой? Сплав! НВ-3-В! Никель с вольфрамом! Прочный, жаропрочный, вообще «прочный» до невозможности! И вот из этого «непробиваемого» материала Яков на стане, который сделали наши же, в «ВНИИметмаше» под руководством вот таких вот Целиковых, делает фольгу! Такую, что её на ветру поднять страшно — порвётся!
Целиков подходит, смотрит, и глаза у него moistened. Он же понимает, КАК это сделано! Он же знает каждую формулу, каждый расчёт, который позволил этим двадцати валкам так обнять металл, что он становится плёнкой. Тоньше, чем плёнка для фотоаппарата! Но при этом — из металла!
— Видите, — говорит Целиков, и голос его дрожит от гордости. — Пластическая деформация в чистом виде. До предела. Вы даже представить не можете, какие усилия там, в сердцевине, чтобы сжать этот упрямый сплав до такой тонкости!
Тараев стоит, руки в боки.
—Америкосы, — говорит он, — рвут на себе волосы! У них три года ушло, чтобы повторить попытку! А у нас Яков уже третью смену катает! Потому что голова! И потому что стан — наш, родной, внииметмашевский!
Архипов что-то бормочет про модели трения и предел текучести, но его никто не слушает. Все смотрят на Якова. А Яков не смотрит ни на кого. Он смотрит на ленту. Она бежит, блестит, и кажется, вот-вот исчезнет, превратится в воздух.
Дорохов качает головой.
—Это же надо! Кристаллическая решётка… её же насквозь просветить можно! И всё благодаря точнейшему обжатию и схеме расположения валков! Это же поэма!
А брюнетка наша стоит и молчит. Она тянет руку, но не решается потрогать. Боится, что её дыхание порвёт эту невесомую сталь.
—Как? — только и говорит она.
—А вот так! — восклицает Тараев. — Умеем же! Когда хотим! Не только балалайки делать! Мы и такое можем! Вот она, Россия, которая может! Нефть качать? Можем! Газ гнать? Можем! А вот такое — семимикронную фольгу из вольфрама катать — тоже можем! А вы всё: «кризис, кризис»…
Целиков улыбается своей мудрой улыбкой. Он смотрит на Якова, на стан, на плёнку металла, и видит в этом итог всей своей жизни. Теории, которая стала реальностью. Формулы, которые ожили.
И выходят они из цеха другие люди. Притихшие. Потрогавшие чудо.
А Яков остаётся. Катает. Потому что кому-то же надо делать это чудо. Просто делать. Без лишних слов.
Вот так вот. Приезжайте к нам в Россию. У нас не только медведи по улицам ходят. У нас и фольгу такую делают, что весь мир ахает. А сами молчим. Скромно так. Ну, потому что можем же.
И ведёт нас туда сам Тараев. Открывает дверь. А за дверью — не комната, а целый храм! Чистота, как в операционной. И стоит там... нет, не стан... а нечто! Гора валков! Двадцать штук! Один на другом, как матрёшка из стали и гения!
И работает за этим чудом человек. Яков. Просто Яков. Руки у него золотые, а взгляд — точный, как лазер. Он и есть тот самый волшебник, который из куска метала делает... ничего! Тоньше не бывает! Семь микрон! Это в десять раз тоньше волоса! Вы только вдумайтесь!
А металл-то какой? Сплав! НВ-3-В! Никель с вольфрамом! Прочный, жаропрочный, вообще «прочный» до невозможности! И вот из этого «непробиваемого» материала Яков на стане, который сделали наши же, в «ВНИИметмаше» под руководством вот таких вот Целиковых, делает фольгу! Такую, что её на ветру поднять страшно — порвётся!
Целиков подходит, смотрит, и глаза у него moistened. Он же понимает, КАК это сделано! Он же знает каждую формулу, каждый расчёт, который позволил этим двадцати валкам так обнять металл, что он становится плёнкой. Тоньше, чем плёнка для фотоаппарата! Но при этом — из металла!
— Видите, — говорит Целиков, и голос его дрожит от гордости. — Пластическая деформация в чистом виде. До предела. Вы даже представить не можете, какие усилия там, в сердцевине, чтобы сжать этот упрямый сплав до такой тонкости!
Тараев стоит, руки в боки.
—Америкосы, — говорит он, — рвут на себе волосы! У них три года ушло, чтобы повторить попытку! А у нас Яков уже третью смену катает! Потому что голова! И потому что стан — наш, родной, внииметмашевский!
Архипов что-то бормочет про модели трения и предел текучести, но его никто не слушает. Все смотрят на Якова. А Яков не смотрит ни на кого. Он смотрит на ленту. Она бежит, блестит, и кажется, вот-вот исчезнет, превратится в воздух.
Дорохов качает головой.
—Это же надо! Кристаллическая решётка… её же насквозь просветить можно! И всё благодаря точнейшему обжатию и схеме расположения валков! Это же поэма!
А брюнетка наша стоит и молчит. Она тянет руку, но не решается потрогать. Боится, что её дыхание порвёт эту невесомую сталь.
—Как? — только и говорит она.
—А вот так! — восклицает Тараев. — Умеем же! Когда хотим! Не только балалайки делать! Мы и такое можем! Вот она, Россия, которая может! Нефть качать? Можем! Газ гнать? Можем! А вот такое — семимикронную фольгу из вольфрама катать — тоже можем! А вы всё: «кризис, кризис»…
Целиков улыбается своей мудрой улыбкой. Он смотрит на Якова, на стан, на плёнку металла, и видит в этом итог всей своей жизни. Теории, которая стала реальностью. Формулы, которые ожили.
И выходят они из цеха другие люди. Притихшие. Потрогавшие чудо.
А Яков остаётся. Катает. Потому что кому-то же надо делать это чудо. Просто делать. Без лишних слов.
Вот так вот. Приезжайте к нам в Россию. У нас не только медведи по улицам ходят. У нас и фольгу такую делают, что весь мир ахает. А сами молчим. Скромно так. Ну, потому что можем же.
